Честь Воина [CИ] - Вита Алая

А ещё у «чешуйчатых» волосы были длиннее прочих бойцов, и в косицы на висках вплетены золотые бляхи. Чувствовалось, что это их старшие. Почти все они были смуглы, тонки и черноволосы. Прочие же выглядели по-разному. Среди воинов преобладали невысокие персонажи с тёмно-русыми волосами, приплюснутыми лицами и угловатыми фигурами, но были и обычные люди, как везде. Правда, встречались и такие, каких она раньше не видывала: плосколицый узкоглазый кузнец, судя по штанам, был из Салидора; непривычно бледная и хрупкая на вид всадница с ледяными глазами — видимо, из каких-то северных королевств; а вот о чёрной губошлёпке, варившей кашу, и каштановом лучнике оставалось только гадать.

Алрина с удивлением обнаружила среди воинов немало женщин. Правда, она не сразу поняла, сколько их, пока многие не поснимали куртки на привале, оставшись в кожаных корсетах. Просто у большинства угловатых дамочек «женские прелести» были намного меньше, чем она привыкла видеть дома, и не выделялись под верхней одеждой. Зады этих воительниц были плоские и квадратные, ноги — тонкие и кривые, стрижки — короткие, а лица — грубые и невыразительные, так что они не очень-то и походили на женщин. Зато среди «служанок» было много хорошеньких. И похоже, у каждой из них был милёнок среди всадников. Впрочем, как и у мужчин из обоза, которых, очевидно, ничуть не смущала малая привлекательность всадниц.

Эти убийцы её семьи казались довольно обычными людьми. Когда приходило время привала, большинство занималось хозяйством: разбирали повозки, ставили шатры, разводили костры, носили воду, готовили пищу, обхаживали лошадей. Слуги часто шутили и смеялись, а иногда даже пели за работой странные песни без слов на низких негромких нотах. По вечерам многие собирались у костров и прихлёбывали какой-то кисло пахнущий напиток, от которого веселье усиливалось, но много выпить им не давали старшие. Воины часто затевали учебные и шуточные бои, но никто громко не кричал и не дрался всерьёз.

Все разбойники говорили на просторечном общем языке, но старшие из смуглявых между собой часто переходили на какое-то другое наречие. В нём было много знакомых слов, но речь в целом оставалась непонятной.

Как-то раз Алрине очень захотелось в туалет посреди перехода, но звать кого-либо было бесполезно — ей со смехом сказали, что обоз не станет останавливаться из-за ребёнка, так что придётся потерпеть. Девочка терпела изо всех сил, но не вытерпела, и теперь ужасно воняла. К тому же, она давно не мылась, и стала часто чесаться. Это было ужасным мучением. Алрина спросила занимавшуюся ими женщину, дадут ли ей помыться, но та лишь презрительно хмыкнула в ответ. От неё самой не очень-то свежо пахло, хотя пряный аромат каких-то трав поверх делал запах менее противным.

Алрина промучилась целые сутки, но ей повезло: к обеденному привалу следующего дня обоз как раз вышел к реке. Когда девочку повели в туалет, она снова взмолилась, чтобы ей дали выкупаться. Женщина переглянулась с проходившим мимо воином, тот захохотал, подхватил Алрину на руки и, пройдя с десяток метров, бросил её прямо в реку, так что она ушла под воду с головой.

Девочка жутко испугалась, потому что не умела плавать, запуталась в платье, потеряла ощущение верха, и стала тонуть. Но тут её вытащили наверх чьи-то сильные руки, она услышала грубый хохот и обнаружила себя посреди толпы голых мужиков, тоже купающихся в реке. Да так и обмерла.

Вытащил Алрину тот самый дядька, который не дал её убить, но, подкинув девочку, он тут же со смехом швырнул её ещё дальше в реку, и она снова погрузилась под воду.

На этот раз испуг смешался со злостью, но не успела Алрина как следует потрепыхаться, как ещё какой-то мужик вытащил её на воздух и, едва дав продышаться, зашвырнул в другую сторону.

Алрина уже поняла, что утонуть ей не дадут, но очень рассердилась за то, что над ней так издеваются. Когда девочку снова вытащили наверх, она, едва вдохнув, сразу же стала изо всех сил молотить по держащему её бандиту. Это только прибавило им веселья, потому что куда там вслепую попадёшь, особенно когда ноги и руки запутались в тяжёлом мокром платье.

Алрина начала задыхаться от злости и не успела набрать воздуха, прежде чем её снова бросили в воду. Дышать хотелось так сильно, что секунды тянулись как года. Девочке стало казаться, что на этот раз её решили не выуживать.

Страх в Алрине боролся с яростью, и тут вдруг снова ей будто кто-то подсказал: «Успокойся и не махай руками без толку! Собери злость в кулак и ударь им!» Паника прекратилась, но она не смогла сдержать вдох и глотнула воды. К счастью, девочку как раз вытащили на поверхность, и она зашлась кашлем. Мужики загоготали, но снова в реку бросать не стали.

Когда Алрина прокашлялась, то обнаружила, что её держит тот самый разбойник, который бросил в неё нож в замке. Ах так? Отлично! Ещё вытирая слёзы, но на самом деле думая уже о другом, девочка проверила свободу рук, примерилась, и изо всех сил зарядила ему кулаком в нос.

— Ах ты ж змеиное отродье! — вскипел мужик и погрузил её под воду, да придавил сверху рукой.

Алрина странно успокоилась, совсем-совсем. Злость куда-то делась вся — наверное, ушла в удар.

Чувствуя нехватку воздуха и понимая, что на этот раз ей не дадут всплыть, даже если бы она сумела, Алрина подумала, что это была жалкая месть. Вернее, даже не месть, а слепая ярость, и отомстить по настоящему она теперь уже не сможет. Так глупо… Сознание её начало меркнуть.

Алрина очнулась от удара и закашлялась. Её стукнули ещё раз, но не больно. У неё отовсюду полилась вода: изо рта, из носа, и казалось, даже из ушей.

— Извара! — взревел над нею мощный голос.

Девочку рывком поставили на ноги. Обнаружилось, что она лежала животом на колене у того дядьки, который не дал её убить в замке. Подошла следившая за детьми женщина, и дядька толкнул Алрину к ней.

— На, забери это дитя войны, мы её уже постирали и выполоскали! — он захохотал рокочущим смехом, а за ним и все остальные.

Похоже, этот дядька был у них главным. И она второй раз обязана ему спасением.

Алрина ещё долго кашляла, и во время обеда мальчик из второй клетки впервые проявил какие-то признаки вменяемости: он втихомолку положил ей руку на локоть и немного подержал. Сочувственно заглянул в глаза, словно знал, что ей пришлось вынести,